Чего не было и что было - Страница 26

Щуплый, скромный, но не застенчивый, он производил бы впечатление вундеркинда, если б не прорывалась в нем, все-таки, и нормальная молодость: естественная путаница в «философских» рассуждениях, или заносчивая радость жизни:

И звенит над миром сонным
Юность гордая моя!..

А потом опять собранно, с какой-то осторожной заботой, — еще естественно несовершенные стихи:

…Мы не умеем слышать. Мы не умеем видеть.
Мы видим только злые и грубые черты.
В обычности, — ее мы привыкли ненавидеть, —
Есть много хрупких знаков (какой-то) красоты.
Глаза ль ребенка взглянут на нас — нам непонятно;
Трава ль застонет нежно под топчущей ногой, —
Не слышим мы, не видим… И диво ль, что невнятны
Слова земных молитв, и горек хлеб земной?..

Я помню лишь обрывки. От стихов Део ничего не осталось. Из него не вышло поэта. От него и самого ничего не осталось. Он погиб в гражданской войне на Кавказе.

Вот другой, — варшавский беженец, гимназист. С большим внутренним напором, со странными какими-то прозрениями; то чересчур умный, то идиот. Стихи — невероятная нелепица, но под ней что-то бьется громадное, неожиданное и безвыходное.

Его несчастие — польская кровь, со всеми характерными особенностями, при страстной любви к России и ее культуре. Он как-то раздирался между Польшей и Россией. Неистово, по-разному, любил ту и другую и попеременно их ненавидел. Польский язык знал лучше русского; но писал только по-русски.

Хочу помочь, советую: да попробуйте писать прозой; может быть, лучше справитесь… В результате — толстые тетради «Снов». Опять то же самое: жуткие, по реальности и невозможности, виденья… Удивительно и скверно. Сказать, что нет никаких «задатков»? Не могу, неправда. Но что с ним делать? И к чему они, эти задатки?

Опять ни к чему. Опять… ведь не вышло же ничего? На третий год его забрали в красную армию. Дальше я не знаю.

И, наконец (чтобы не утомлять примерами), — пятнадцатилетняя девочка: задумчивая, робкая, грациозная, с волосами цвета колосьев, Соня Б. Ее отца звали «Ангел» (он в то время уже умер), и к ней очень шло: Софья Ангеловна.

У меня долго лежала тетрадь ее стихов. Эти оставленные «поэтами» тетради — одно мучение. Но к Сониным стихам нет-нет и возвратишься. Иные строки запоминались. Но не в строках была суть, и не в отдельных стихотворениях; может быть, вообще не в самих стихах, еще детских: но в атмосфере, в ткани всей ее поэзии. Жили образы: снежный, голубой Петербург через окно, сама Соня, прислонившая к стеклу горячий лоб… И вздох, тихий и глубокий: «…Ты неотступнее греха, — раскаянья больней, — нежнее легкого стиха, — горишь в душе моей… — Я только малая струя, — одна из многих встреч… — Не может, знаю, боль моя — тебе на сердце лечь…».

Именно «задатки» у Сони, на мой взгляд, несомненно были. Но… где Соня?

Скажут: это все русский перелом. Соню заела жизнь, как заела она Део на Кавказе и варшавского гимназиста, посланного на польский фронт сражаться против братьев по крови за ненавистных ему большевиков. Если бы не эта случайность… Но «случайности на свете не бывает». Ведь и Пушкин, в расцвете лет и таланта погибший от «случайной» пули (что бы он еще дал нам!), умер, по мнению Вл. Соловьева, в свой день и час, и ровно ничего бы уж не мог дать сверх данного. Жизнь — громадная вещь, но ее законов мы не постигаем. Если не решить раз навсегда, что она беззаконна и бессмысленна, то к вопросу о ценности людей, которых она заедает без остатка, постоянно придется возвращаться.

И мне, в частности, позволено думать: да уж были ли, действительно, в этих юношах, — и во многих других, — «задатки», столь казавшиеся несомненными? Можно ли видеть «задатки»? Как они, в чем, угадываются вернее?

Кажется, есть один верный знак. Но не для нас, со стороны, а для вас самих, молодые поэты. Смотрите на вашу любовь и на вашу волю, только, — а не на наши гаданья. Очень любите? Очень хотите писать? Не жалеете себя? Не боитесь труда? Значит, есть задатки. По неотступности вашей увидите, что — «дано».

А труд — громадный. В юности и представления нельзя иметь, что это за труд. Впрочем, о нем, о самих стихах, о том, как они пишутся и что выходит, — это уж мой второй разговор.

2 Как пишутся стихи

О том, «как писать стихи», можно прочесть в любой книге о стихосложении, и прочесть, конечно, с пользой. Но моя тема — не поучительная, а просто рассказ, «как стихи пишутся».

Пишутся они, наверно, у всякого поэта по-своему. Но есть в этом процессе, — тоже наверно, — и что-то общее у всех. Оно трудно определяется, а нащупать кое-что, пожалуй, можно.

В юности пишут стихи с легкостью необыкновенной. Легко писать их и будущему поэту, и будущему инженеру или профессору — со способностями. Стихи очаровывают, в юности, без рассуждений и суждений, прежде всего — как звук, да еще с каким-то неизвестным плюсом. Должно быть, очаровывает музыка в сопряжении с тем интимнейшим «самовысказываньем», к которому неудержимо влечет. Она заражает, — и вдруг видишь, что ведь «это просто», ведь и в тебе звучит та же музыка. А суда и оценки стихов — в молодости — нет. Нравится больше других какой-нибудь современник (он ближе), и ему — не то, что подражают, — но от него отталкиваются. И стихи свои кажутся (хотя бы в подсознательной глубине) не хуже стихов этого избранника.

Однако чем дальше, тем дело все труднее. Труднее высказывать свое «я», усложнившееся, выросшее, а, кроме того, в нем же вырастает способность объективных оценок и сравнений. И человек, с расположением к стихописанию, но с большей любовью к этому делу (с другим центром), быстро оставляет его совсем. От упорствующего, — поэта, — много требуется любви и веры, чтобы не прийти в отчаяние. Ведь и поэты уже видят, что они делают, уже знают, чего это стоит. А видят — значит, надо сделать лучше. И начинается страда, громадная работа… правило, независимо от величины поэтического дарования (об исключениях я не говорю).