Чего не было и что было - Страница 137

137

Именно не расспрашивая. Какую малую роль играла тут «политика», политическое «лицо» тех или других бесприютных русских, лучше всего показывает дальнейшая история эмиграции в Сербии.

При самом начале уже считалось, что сербская эмиграция — преимущественно «правого» оттенка. Вероятно, потому, что, при движении с юга, в Сербию попала большая часть эвакуированной белой армии. Много «белогвардейцев» лишь протекло через Сербию, много и осталось. Кто, однако, «белогвардейцы»? Пора бы знать, что это просто русские люди, очень много пережившие и в подавляющем большинстве — «правые» только номинально. Сербия их, — как русских, как своих, — и приняла; так, «своими», и остались те, кто остался. Всего бывало, пока не оправилась и не стала втягиваться в работу Сербия. Вместе с ней втянулись понемногу и русские. Но сделались ли сербами? Не знаю, в какой еще стране можно меньше опасаться ассимиляции. В самом характере отношения к русским нет для нее повода; для русских нет вопроса, как охранить свою «русскость». Довольно упомянуть пока, что они, без всякой перемены гражданства, уравнены в правах с гражданами сербскими.

Есть, среди эмиграции, и не просто русские люди, и не номинально «правые», а настоящие политики-правые. Эти, едва начался процесс эмигрантского деления, наметили главной своей резиденцией действительно Сербию. Из каких соображений — понять нетрудно.

Не в Сербии ли, стране славянской, православной, монархической, обожающей (как они думали) память русских царей, да еще полной доблестными белыми воинами, — не в Сербии ли ждут их большие дела, высокое покровительство, серьезное политическое влияние?

Так мечтали наши правые (преимущественно крайние) политики, такой представляли себе, вчера, реальность сегодняшнего дня. Это очень недалеко от здешне-эмигрантского общего «представления» о Сербии; только мечтанья выдаются за реальность, расчеты правых считаются осуществленными.

Между тем вот подлинная реальность сегодняшнего дня: русские монархические организации в Югославии тихо распадаются, покрытые тенью.

С культурной жизнью, даже эмигрантской, не говоря о сербской, монархические круги почти не имеют контакта. В этих условиях о каком-либо влиянии, я думаю, не может быть и разговора.

Со своей, русской, политикой, не выгорело; а что касается сербской, то нашим монархистам, если б какое-нибудь чудо помогло им в нее вмешаться, — все равно нечего было бы делать: до такой степени эта политика идет по иной, даже по враждебной им, линии.

Не помогло и православие, и митрополит Антоний из Кар-ловцев. Православие сербское не совсем российское православие. Ниже или выше, хуже или лучше, — другой вопрос, но не такое: более бытовое и народное, более простое, а, главное, — более веселое. Сербское духовенство как-то мало и соприкасается с тамошним русским. Эмиграция, русские люди «просто», ходит и в сербскую церковь, и в русскую; то, что последняя — «антониевская» — почти не замечается; вообще церковный спор, волнующий парижан, рядовую белградскую эмиграцию мало занимает. Митрополит Антоний, с небольшим своим окружением, живет уединенно, в Карловцах. Высшее сербское церковное управление и его представители никаких отношений с ним почти не имеют. Сербы с неудовольствием рассказывали мне о каких-то выпадах, демонстративных выходках монархистов, которые для этого воспользовались приездом митрополита Антония в Белград. Жалкие пустяки, быстро замятые. И это все. Ни малейшего «влияния» и с помощью Антония не получилось. Свою политическую ставку в Сербии наши монархисты проиграли.

Но и антиподы их, крайние (или почти крайние) левые, вряд ли будут счастливее. В последнее время они усиленно перекочевывают из Праги — в Белград. Если они тянутся туда с надеждой на «влияние» (потерянное в Чехии), они скоро разочаруются. Будет та же история. Прием — как всем «русским» — потому что русские; вот вам, по нашей силе и вашей работе, помощь, вот вам свобода… в пределе наших законов (только одни коммунисты — и только в Югославии! «вне закона»). Не хотите с нами работать, дух наш не нравится, как угодно; живите только в сторонке, и тихо; не мешайте другим.

Может быть, впрочем, наши левые пражские переселенцы просто ищут «где лучше», как рыба ищет «где глубже». В простом, житейском, смысле это «лучше», они, конечно, в Сербии найдут.

Но кому действительно живется там лучше, нежели в других странах, — это имеющим отношение к работе или делу «культуры». Надо помнить, что в «культуре» сейчас главный пафос Югославии, причем понятие берется очень широко. В круг работы «по культуре» входит, для Югославии, и постройка (в два года!) нового, великолепного, университета на главной площади, и открытие всяких научных и технических институтов, и оборудование фабрик и заводов — целый новый город в предместье Белграда), и, устройство музеев, и т. д., и т. д., вплоть до прокладки новых дорог. В этой области — опять невольно удивляет положение русских. Беседую с университетским лаборантом (б. деникинец, или корниловец). Беседуем вполголоса, — на стене широкого коридора написано, — кириллицей, — Тишина. Рассказывает мне об университетских делах, — он в работе уж давно, — и говорит наивно: «Студентов-сербов у нас, конечно, больше, чем русских…». Еще бы русских было больше! Профессоров-сербов тоже «больше». Но изумляет, с непривычки, что те и другие, вместе, в одном доме делают одно дело, и так, что уж нет ни хозяев, ни гостей, ни благодетелей, ни приемышей…

С внешней стороны — русские студенты пользуются правом жить в том же общежитии, прекрасном доме, где живут сербские. Но так как материальное положение русских труднее, и общежитие им более нужно, то сербы, особенно заботящиеся об «учащихся» недавно построили еще новый, русский, «студенческий дом».

137