Чего не было и что было - Страница 111

111

Здесь и разгадка борьбы с «внутренним» врагом, столь бессмысленной, если смотреть на нее, как на борьбу за Россию с угрожающими ей «правыми»; это в действительности борьба «с активистами» (как уже часто и говорится), т. е. с сохраняющими волю, — за признание.

Пусть слово «признание» слишком резкое и не совсем, поэтому, точное. Я не беру его назад: ведь процесс общей психологической перестройки, совершающийся на основах нео-патриотизма, идет именно в эту сторону; перестраивается психология как раз в этом направлении.

И вот факт новый, как будто неожиданный (и такой внутренно понятный): в своей борьбе за психологию нео-патриотического признания, левые круги стали пользоваться, как средством, как силой помогающей, — христианством.

Повторяю: вряд ли использовать эту силу было решено сознательно. Я указываю лишь, что использование происходит, именно использование: как иначе назвать действие, когда из чужой силы берется то, что можно приспособить к служению своим целям?

Здесь еще два слова о «правых» (настоящих). Широчайшее использование ими христианства известно; но оно не ново. Оно уходит корнями в прошлое, где, может быть, не всегда и было «использованием»… Теперь, особенно в среде крайних правых, это несомненно использование. Но оно в среде погромной, вроде сообщества г-жи Полежаевой с ее газеткой, не внушает не только страха, но даже интереса: ничего, кроме привычного отвращения. Слишком знакомая грубость общих приемов, слишком откровенно сплетена эта «чайная» со всеми «комчайными» московскими… Да, это уже то же самое. Тексты «от Писания» насчет «Царя-священника», плакат: «Мы победим!», ниже: «С нами Бог!» — и тексты от РКП насчет «всемирной революции»; тот же плакат: «Мы победим!», ниже: «С нами Ильич!»… — Да ведь, это, случайно вывернутая, и то не совсем, та же самая перчатка!

И выверт ее, для большевиков, сейчас даже приятный. Если бы такой «организации» здесь не существовало, они, конечно, приложили бы все заботы, ничего бы не пожалели, чтобы такую точно создать. И с точно такими использованиями «богов», по их выражению.

Тут все грани стерты. Вернемся к явлению действительно новому. Посмотрим, как пользуются христианством в среде, которая пока еще его, в виде средства, не употребляла.

Ни для кого не тайна, что наши левые политические круги, партии и т. д., в общем своем составе, не имели никакого внутреннего отношения к христианству.

Очень ли давно самое слово «религия» считалось в этой среде синонимом «реакции»?

Да и теперь: кто будет спорить, что г-жа Кускова, или г. Вишняк, или г. Сухомлин, или даже вся редакция «Дней», или, наконец, г. Милюков, г. Талин и т. д. — остаются столь же глубоко чуждыми христианству, как были ранее? Они и сами тут спорить не будут, — зачем им притворство? Зная свою чуждость, они даже не берутся за использование этой силы своими руками, — поручают «спецам», из подходящих, конечно.

Кто же оказывается подходящим?

Обычный выбор по признакам «левизны» здесь частично отменен. Для такого случая выдвигается… не знаю, как назвать, пароль, лозунг, положение, — «религия вне политики». Положение, хотя чисто словесное (реально оно никогда не существовало, ибо нереализуемо), — вдвойне, однако, полезное: служить и как бы ограждением, и, в то же самое время, признаком годности данного спеца.

Действительно: христиане, исповедующие такое «внеполи-тическое», всесмиренное, всепокорное, долготерпеливое, жертвенное, всепослушливое, высшее небесное, только небесное, христианство, — они и оказались подходящими слугами политического примиренчества г-жи Кусковой и г. Сухомлина с его «интересами России». Г. Сухомлин, учитывает, что сейчас роль христианства и церкви очень велика; понял, что нынче не всех подведешь к нужному месту одними привычными программками; ну, пусть стараются соответственные спецы делать это с другой стороны.

В левой прессе, — в «Днях» преимущественно, — периодически стали появляться такие служебные статьи смиренных христиан. Надо признать, что для группы левых атеистов, в их борьбе за известную общепсйхологическую перестройку, эти статьи, во всех отношениях, — находка. Даже по форме: ведь данные христиане незлобны и смиренны лишь в небесной своей сфере; а чуть в сем грешном мире что-нибудь не по них, появится какой-нибудь возражатель, они мгновенно превращаются в тех же Сухомлиных, с теми же приемами полемики; иной раз «от Писания», а то и попросту.

Г.г. Сухомлиным это не может не нравиться. Христианство? Христианством ведь интересуются они «постольку — поскольку»…

Опять говорю: не обвиняю никого, и уж, конечно, не смиренных служащих. Ни минуты не сомневаюсь, что они искренни, что так именно и понимают христианство, и службу свою понимают, как «христианскую»…

Поэтому я вовсе не для полемики с последним смиренным из «Дней» — сделаю ему одно замечание. Я только хочу, чтобы меня он не притягивал на службу ни к «Дням», ни к себе, чтобы не строил из меня опору, которой в твердом уме и при здоровой совести не построишь.

Я говорю о В. Н. Ильине.

Это человек в писательстве, конечно, малоопытный, притом неудачливый: чуть возьмется за темы возвышенные, в соответственном месте, — тотчас у него оказывается перо газетчика или журналиста; все выходит вроде знаменитого: «Христос ликвидировал грех: это — факт». В наиблагочестивой книге «Запечатленный Гроб» он очень уверенно пишет, например, что «температура ада настолько высока, что пирометр страдания перестает действовать», и далее, что «на смирение Божьей Матери Бог ответил актом вторичного смирения». Если бы г. Ильин писал стихи, то вполне можно было бы предположить, что это он сказал, описывая вечер в Гефсиманском саду:

111